Пикассо на Монмартре
В книге Ж.-П. Креспеля рассказывается о повседневной жизни художников, писателей, актёров, жизнь и творчество которых были неразрывно связаны с Монмартром, этим легендарным уголком Парижа.
Помимо затейливых историй из жизни знаменитостей, среди которых — Пикассо, Утрилло, Аполлинер и другие, читатель узнает о чудаках и оригиналах, населявших Монмартр и внесших свою лепту в создание его легенды.
Вступительная статья
Такими словами заканчивает Жан-Поль Креспель документальную повесть о Пикассо на Монмартре.
С писателем нельзя не согласиться. Сегодняшний Монмартр — бурное пристанище туристов, ищущих раритеты, а также богомольцев, осаждающих Сакре-Кёр. На площади Тертр и возле неё — толкотня доморощенных художников и убогих маршанов, пытающихся всучить туристам под маркой подлинников тут же сляпанные акварели и гуаши, а чаще — просто репродукции.
Даже не верится, что когда-то — и не так уж и давно! — здесь было пристанище трёх генераций удивительных творцов-новаторов — импрессионистов, постимпрессионистов и авангарда начала XX века, что здесь колдовали Ренуар, Дега, Матисс, Модильяни и Пикассо! Этот великий Монмартр, Бют де Мулен (Мельничный Холм) ныне можно увидеть лишь в альбомах и книгах, одной из которых, на наш взгляд, особенно примечательной, является книга, лежащая перед нами.
Имя Креспеля знакомо русскому читателю благодаря его прекрасной документированной повести Повседневная жизнь импрессионистов. Искусствовед и писатель, внимательный исследователь и талантливый популяризатор, Креспель — автор ряда монографий о художниках, в том числе о Моне, Дега, Тулуз-Лотреке, Пикассо, Шагале, Модильяни, Утрилло, Вламинке, а также обобщающих работ: Живой Монмартр, Живой Монпарнас, Мастера Прекрасной Эпохи, Путеводитель по Франции импрессионистов.
И везде он остаётся равно вдумчивым и занимательным, каждый раз находя новые факты и оценки, по-новому освещающие давно знакомые личности и события. Это в полной мере относится и к книге Повседневная жизнь Монмартра во времена Пикассо.
Креспель чётко определяет хронологические рамки своего повествования: от утверждения Пикассо на Монмартре (1904) до его ухода с Холма после первых крупных успехов (1912). Таким образом, в основе книги лежат события всего восьми лет. Однако, верный своему авторскому методу, Креспель постоянно выходит за поставленные рамки, делая бесчисленные экскурсы как в прошлое, так и в будущее.
Причем, рассказывая о своем герое, и в первую очередь о его творчестве, он о многом упоминает весьма бегло, а то и умалчивает, исходя из того, что читатели знают творческую биографию знаменитого художника и поймут автора с полуслова. Но поскольку не каждый из потенциальных читателей этой книги хорошо знаком с историей искусства, мне кажется необходимым вкратце остановиться на основных этапах формирования Пикассо как художника.
Пабло Руис Пикассо: жизнь и творчество
Испанец по происхождению (хотя и считающийся французским художником), Пабло Руис Пикассо (1881–1973) родился в Малаге в мелкобуржуазной семье. Его отец Хосе Руис Бласко (Пикассо — фамилия матери) преподавал историю искусства в Малаге, затем в Корунье и Барселоне. Хосе Руис был первым учителем сына, который занимался в тех же школах изящных искусств, где преподавал отец, и закончил своё художественное образование в Мадриде (1898).
Ранние годы и творческое развитие
На первые работы юного Пикассо несомненное влияние оказали Бердслей и Мунк, а позднее — Стейнлен и Тулуз-Лотрек (Креспель выделяет целый лотрековский период в его творчестве). В Париже Пикассо впервые появился в 1900 году, затем приезжал в 1901 и 1902 годах, а окончательно поселился здесь в 1904-м.
Перелом и мировая известность
До 1907 года, оставаясь непризнанным, он, как и многие другие населявшие Холм художники, страдал от беспросветной нужды. Этот отрезок времени распадается на два периода: голубой (1901–1904), когда он писал в гамме голубых, синих и зелёных тонов, и розовый (1905–1906), в колорите которого преобладали тёплые золотисто-розовые тона.
Оба периода отражали преимущественно одиночество обездоленных — нищих, бродяг, а также странствующих акробатов. С 1905 года в работах Пикассо просматривается влияние Сезанна и примитивистов, а затем, начиная с Авиньонских девушек (1907), наступает радикальный перелом в его художественной манере, приведший к полной деформации реальных форм и созданию кубизма — стиля, который принёс ему мировую известность и богатство.
Дальнейшее творчество и наследие
Начиная с этого времени, творчество Пикассо постоянно балансирует между реализмом и новыми модернистскими направлениями — абстракционизмом, сюрреализмом и т. п., где каждый раз он стремится сказать своё слово. Многое из этого уже выходит за рамки рассматриваемой книги и находит отражение в других работах художника.
Личная жизнь и окружение
Наряду с творческой деятельностью, автор Креспель уделяет внимание личной жизни Пикассо в монмартрский период, его отношениям с женщинами, профессиональным и дружеским связям, а также временипрепровождению.
Читатели узнают интересные подробности о таких незаурядных личностях, как Макс Жакоб, Аполлинер, Модильяни, Тулуз-Лотрек, Утрилло, Анри Руссо, Дерен, Вламинк, Ван-Донген, Матисс, а также о местах, которые они посещали, начиная с бистро Проворный Кролик и заканчивая Мулен де ла Галетт и Мулен Руж.
Книга заканчивается уходом Пикассо и ряда других художников, чьё положение упрочилось, с приютившего их в дни бедности Монмартра. Это вполне логичное завершение истории жизни и творчества великого художника.
*Речь идёт о книге Креспеля Повседневная жизнь на Монпарнасе в Великую Эпоху.
История русских меценатов: Иван Морозов и Сергей Щукин
В целом содержательная и многоплановая повесть Креспеля вызывает, на наш взгляд, единственное существенное замечание (или, скорее, дополнение): одна из последних глав, Торговцы и спекулянты, посвящена меценатам, от которых сильно зависело благополучие начинающих (да и не только начинающих) художников.
Русские меценаты и коллекционеры
Иван Морозов
Иван Морозов был известным коллекционером и меценатом. Он унаследовал готовое собрание картин русских и зарубежных художников, среди которых были произведения импрессионистов и постимпрессионистов.
Сергей Щукин
Сергей Щукин, также известный коллекционер и меценат, был крупным предпринимателем и миллионером. Он был активным участником художественной жизни и знал иностранные языки, всеобщую историю культуры и искусства.
Общие черты
Оба мецената были независимыми материально и морально, обладали глубоким уважением к художественному творчеству и культуре в целом. Они активно собирали произведения современных художников, но также не пренебрегали и классическим искусством.
Оба Сергей Щукин и Иван Морозов формировались в среде коллекционеров, их увлечения и интересы в области искусства были значительно повлияны их семейными традициями и окружением.
В целом, рассказ об этих выдающихся русских меценатах представляет особый интерес для читателей, показывая не только их влияние на развитие искусства, но и их значительный вклад в сохранение и продвижение культурного наследия.
Иван и Михаил Морозовы: знаменитые коллекционеры
Говоря о собрании Ивана Абрамовича Морозова (1871–1921), нельзя не сказать несколько слов о его старшем брате Михаиле Морозове. Михаил Морозов, имевший характерное прозвище Джентльмен, питомец Московского Императорского университета, был человеком увлекающимся, который не только пробовал свои силы в коммерции, но и на литературном поприще. Однако его главной страстью стало собирание картин, чем он начал заниматься уже в двадцатилетнем возрасте. В его особняке собирались ведущие русские живописцы, такие как Врубель, Серов, Коровин, Пастернак. Их полотна, а также работы Сурикова, Головина, Левитана, украшали стены комнат Михаила. Позднее он увлекся французскими художниками, такими как Мане, Дега, Ренуар, Гоген.
Иван Морозов: продолжение брата
Иван, брат Михаила, в 1903 году принял эстафету по собирательству и начал пополнять коллекцию. Он приобрел первую картину Сеслея и затем коллекция начала быстро расти. Главными поставщиками Морозова стали парижские маршаны Дюран-Рюэль и Воллар. В 1907-1908 годах Воллар продал Ивану Морозову восемь картин Гогена, в числе которых было знаменитое Ночное кафе в Арле, а также кубистский портрет Пикассо.
Иван Абрамович признал своим любимым художником Сезанна и приобретал его полотна при каждом удобном случае. Затем, подобно своему сопернику Щукину, он увлекся Матиссом. Оба коллекционера, Щукин и Морозов, жили мирно, дополняя друг друга. Если Щукин выбрал для украшения своего особняка Музыку и Танец Матисса, то Морозов обратился к Боннару и Дени, лидерам набидов, чтобы украсить свой дом уникальным памятником декоративного искусства — комплектом из двенадцати панно История Психеи.
Война и революция
Эту плодотворную деятельность коллекционеров прервали война и революция. Иван Морозов, как и Сергей Щукин, закончил свои дни в эмиграции, а их собрания были национализированы. После этих событий их коллекции разделились между Эрмитажем в Петербурге и Музеем имени Пушкина в Москве, считающимися самыми богатыми в мире по количеству полотен художников авангарда конца XIX — начала XX века.
Заключение
Иван и Михаил Морозовы, знаменитые коллекционеры, внесли огромный вклад в развитие и признание французской живописи. Их коллекции стали основой для музейных экспозиций и продолжили жить после них, продолжая вдохновлять и восхищать поколения почитателей искусства.
А. П. Левандовский
* Попутно заметим, что рассказ Креспеля о глупом самоубийстве младшего брата Ивана Морозова, непутёвого Арсения, сплошной вымысел, пущенный в обиход Волларом; в действительности Арсений умер от заражения крови.
* Подробнее обо всём этом см. в книге Н. Думовой Московские меценаты. М., 1992.
*Эти две основные коллекции, — заканчивает свой экскурс Креспель, — поделили Эрмитаж в Петербурге и Музей имени Пушкина в Москве, благодаря такому приобретению считающиеся самыми богатыми в мире музеями по количеству полотен художников авангарда конца XIX — начала XX века.
Легенда Монмартра
Легенда Монмартра пленительна и как будто правдива, но она не в состоянии передать неповторимую атмосферу, сложившуюся на Холме в последнее десятилетие XIX века и позднее, во времена Пикассо.
В истории искусства редко случаются такие совпадения, когда в одном месте и в одно время вместе оказываются сразу столько несомненных лидеров нового искусства. Рядом с дерзкими живописцами, основоположниками фовизма, кубизма и абстракционизма — Пикассо, Дереном, Ван Донгеном, Браком, Хуаном Грисом, Жаком Вийоном, Эрбеном жили и воплощали свои творческие концепции и самые крупные поэты наступавшего века: Макс Жакоб, Гийом Аполлинер, Пьер Реверди, Андре Сальмон.
Живописные улицы Монмартра
Как ни странно, в творчестве этих художников мы почти не встретим видов самого Монмартра, хотя именно в те годы он и был истинным Монмартром. За исключением разве Утрилло, родившегося на улице Пото, буквально вскормленного Холмом и всю жизнь рисовавшего его узкие улочки с белыми домиками и яркими витринами бистро.
А остальные, в отличие от художников конца века — Ренуара, Ван Гога, Тулуз-Лотрека, Стейнлена, демонстрировали полное равнодушие к этой тихой деревеньке Иль-де-Франс, сохранившейся среди бушующего каменного океана Парижа.
Жизнь на Холме
Они жили на Монмартре (точнее сказать, на Холме, так как существовала огромная разница между праздничным Монмартром Мулен Руж и Мёртвой крысы, знаменитыми кафе на бульваре Клиши или площади Пигаль, и самой высокой частью Монмартра с её деревенскими фермами, фруктовыми садами и непритязательными хижинами) лишь потому, что нашли здесь поразительно дешёвые квартиры, простоту нравов, приветливых, гостеприимных людей и кабачки с дружными компаниями завсегдатаев.
Тем не менее, неподражаемая атмосфера Монмартра влияла на их творчество. Сходную закономерность можно будет наблюдать в следующее десятилетие на Монпарнасе, когда волны миграции перебросят художников на перекресток улицы Вавен, смешав с выходцами из Восточной Европы.
Монпарнас и новые возможности
Только что отстроенный Монпарнас, ничем не напоминающий деревенский Монмартр, несмотря на буржуазную респектабельность новых многоэтажных зданий, тоже подарит художникам возможность независимого творчества без наскучивших ограничений.
На Монмартре родились фовизм и кубизм, а Монпарнас через некоторое время стал колыбелью Парижской школы, местом встречи дадаизма и сюрреализма.
История этих двух парижских кварталов почти полностью вмещает в себя рассказ о самых значительных явлениях искусства первой половины XX века.
Источник: J.-P. Crespelle. La Vie quotidienne à Montparnasse à la grande époque. 1905–1930. Hachette.
Монмартр: Место творчества
Под сенью башни Монпарнаса и сегодня кипит творческая жизнь: там собираются в кафе писатели и художники, там расположены здание Академии и множество картинных галерей. А Монмартр превратился в некий лимонадный Диснейленд для туристов из экскурсионных автобусов.
И мало кто из них, пробегая по улочкам Монмартра с фотоаппаратом в руках или восхищаясь бесчисленными ремесленными копиями на площади Тертр, представляет себе, какой мощный факел искусства и поэзии, факел, светящий нам и сегодня, пылал здесь в первое десятилетие века.
Вначале был Монмартр
О нём эта книга.
Глава 1: Деревня в центре Парижа
Мы все хотели бы вернуться в „Бато-Лавуар“, дом на Монмартре, где размещались квартиры и мастерские художников. В переводе означает Плавучая прачечная. Только там мы были по-настоящему счастливы, — писал Пикассо Андре Сальмону после освобождения Парижа от немцев.
Факт неоспорим: Пикассо всегда с ностальгией вспоминал трудный период своей жизни на Монмартре, до конца своих дней не уставал рассказывать о нём и радовался всему, что так или иначе напоминало о той далекой поре.
Увидев после долгого перерыва Алису Дерен, с которой впервые встретился там, только-только приехав в Париж, — ей тогда было шестнадцать лет, ему — девятнадцать, — он принялся распевать с ней песенки их молодости. Жозетт, жена Хуана Гриса, и Тотет, супруга Маноло, были всегда желанными гостями в доме Пикассо, на вилле Нотр Дам де Ви, потому что он познакомился с ними именно в Бато-Лавуар.
Предаваясь воспоминаниям, Пикассо подчас сожалел о годах, когда был почти нищим. В „Бато-Лавуар“, без гроша в кармане, я был действительно знаменитым художником. Не то что теперь — некое диковинное животное.
Любовь к Монмартру
Ностальгия пришла позднее, а в то время его любовь к Монмартру была весьма своеобразной: едва появились средства, он, как и Ван Донген, Брак, Дерен, Аполлинер, поспешил устроиться в более комфортабельном районе. Сначала на бульваре Клиши, потом на Монпарнасе, где он поселился в доме с лифтом, приводившим в смущение всех его друзей, ещё не привычных к такой роскоши, затем на улице Боэтти.
Воспоминания о Монмартре по-настоящему взяли его в плен только после Первой мировой войны, и он начал совершать паломничества на Холм под предлогом работы в мастерской скульптора Ла-курьера, находившейся возле последней остановки фуникулера, или, например, чтобы показать места своей молодости новой пассии.
Едва у него завязывался очередной роман, как Пикассо вёл свою избранницу в Бато-Лавуар. Стоит открыть эту дверь, — говорил он Франсуазе Гило, увлекая её в путешествие по времени, — и мы попадём в голубой период. Увы! В тот день дверь так и осталась закрытой. Квартиросъемщика мастерской, где были написаны Авиньонские девушки и родился кубизм, скульптора-анималиста Гюйо не оказалось дома.
Пикассо и его ностальгия
Причины этой ностальгии — свойственная Пикассо маниакальная привязанность к прошлому. Разве можно отказаться от воспоминаний о временах молодости, свободы, больших надежд; временах, когда единственной заботой — хотя совсем не лёгкой — было обеспечить себе кусок хлеба на завтра; временах вдохновляющего братства юных художников, ожидающих от будущего всего, чего только можно желать; временах, когда потребности друзей и любовницы были минимальны; временах, когда не требовалось защищать себя от праздного интереса публики, абсолютно равнодушной к искусству. Пикассо прав, именно тогда он был художником, а не вызывающим любопытство животным.
Всемирная известность имеет оборотную сторону: до конца дней Пикассо приходилось терпеть грубые вторжения в личную жизнь. Спокойствие пришло лишь в самый последний период, когда хозяйкой его дома — сначала в Калифорнии, потом в Каннах и, наконец, в Нотр Дам де Ви — стала Жаклина Рок. Это спокойствие обошлось дорого, ценой болезненного разрыва с детьми и многими из прежних друзей. Над последними годами жизни Пикассо витала не дружба, а злоба.
Отношение к Монмартру
Как ни странно, отношение Пикассо к Монмартру было почти таким же, как и совершенно иных по характеру людей — Сальмона, Доржелеса, Карко. Годы юности, проведённые на Монмартре начала века, всем им виделись в ореоле счастья. Правда, свои мемуары они писали десятилетия спустя, когда известность обеспечила им комфорт, а воспоминания о пережитых голоде и холоде стёрло время. На эту удочку не попался лишь Пьер Мак-Орлан.
Ностальгия за Монмартром
Вспоминая, как они голодали в этой деревне, он писал: на Монмартре жили неудачники, и ничего поэтического в их существовании не было. Да и впрямь, какая может быть поэзия в неотапливаемой комнате, где вся обстановка — грубо сколоченный стол, стул и матрас?!
Сделав эти уточнения, необходимые для того, чтобы не завязнуть в сиропе преувеличенной чувствительности, сопутствующей разговорам о Монмартре, надо все-таки признать, что ностальгия писателей и художников, живших на Холме в начале века, вполне оправдана, как неоспоримо и очарование деревеньки Иль-де-Франс. Но самое удивительное в том, что этот шарм сохранился, несмотря на бесчисленные перемены истекших десятилетий.
Исчезли поля, фруктовые сады и палисадники возле домов; некоторые улицы проходят теперь выше или ниже прежнего уровня; построены новые здания; отреставрированы и превращены в изящные музейные экспонаты маленькие деревенские домики, которые не привлекли бы никакого внимания, если бы не находились сейчас в центре Парижа; открылись картинные галереи и стилизованные бистро; на пересечении Ивовой улицы и улицы Сен-Венсан разбит виноградник, а ведь именно здесь Брюан гонял по утрам на велосипеде, чтобы сбросить липкую усталость ночи, в течение которой в Мирлитоне он поливал грязью респектабельных буржуа, называя их не иначе как коровьи морды.
Красота Монмартра
И очарование это сохранилось вопреки накатывающим волнам машин, туристических автобусов и бездарных живописцев, конвейерным способом тиражирующих свои произведения для их пассажиров.
Когда поднимаешься по улице Коленкур, проспекту Жюно или по каменным ступеням улицы Фойатье, чувствуешь, что попал в другой мир. Воздух чище, дышится свободнее.
А северный ветер, избежавший на своём пути заводы равнины Сен-Дени, даже перехватывает дыхание. Контраст настолько разителен, что мать Шарля Камуэна сочла воздух на улице Коро слишком свежим и поселилась на улице Лепик, ниже по склону ровно наполовину!
Прозрачный воздух и тонкие оттенки
Свет солнца легко проходит сквозь прозрачный воздух без бензинных паров и дыма заводских предместий, окрашивая тонами перламутра, жемчуга или слоновой кости старинные домики, чьи побелённые фасады так же хорошо впитывают его лучи, как кожа девушек, которых писал Ренуар.
Деревенский шарм, исчезающий с прошлым
На заре века эти домики располагались совсем по-деревенски, оставляя открытые пространства, ничейную землю, занятую под огороды и сады. Поля на северном склоне, что тянутся до улицы Коленкур, назывались Маки и были своего рода пригородом, куда старушки приходили за травой для кроликов.
Но при Пикассо эти сельские просторы начали исчезать, в бытность свою на Монмартре он видел, как строились большие здания и частные особняки на проспекте Жюно.
Возвращение в прошлое
Достаточно небольшого усилия, и можно снова представить себе атмосферу, царившую здесь три четверти века назад. Воскрешая в памяти прошлое, лучше всего побродить по этим улочкам утром или зимним днем, когда там нет туристов, а северный ветер перехватывает дыхание.
Скромные домики, лавочки, улицы излучают сохраненную ими человечность. Марсель Эмс как-то заметил, что, если бы бывший жилец Бато-Лавуар, дома по улице Коро или виллы Фьюзен * В переводе — Рисунок углем. вернулся в этот мир, он очутился бы во времени своей молодости.
Пикассо на Монмартре
Вот почему Пикассо так любил бывать на Монмартре — там, словно окунаясь в целебный омолаживающий источник, он снова ощущал себя юношей, который пасмурным осенним днём в конце сентября 1890 года вышел на перрон вокзала д’Орсэ вместе с двумя друзьями-барселонцами, тоже художниками, Пальяресом и Касахемасом.
Однако, как это ни прискорбно, приехав в Париж в конце весны 1900 года, художники не нашли в павильоне Испании ни одной пикассовской работы. Они устали от дороги и не без опаски двинулись на Монмартр, пока чемоданы хранили в буфетной коморке на вокзале. Вероятно, персонал Академии уже послал туда за своими деньгами, так как сразу же при метро Блаван мальчик, моющий пол, произвел на северян глубокое впечатление: он видел впервые поила и сверкающие обтяжки кительниц и каблучниц.
Гареги Месторки
Но это было не всё! Гуляя по улицам Клиши, они наткнулись на молодую женщину, которая выгоняла из дома гиков. Над этими лиспыми макаками она разгневывалась с таким задором, что некогда Богу-Скале поравну девять вак у хлорки оставляла на прасыва. Впечатление было горькоэтно, так как это была она сама, гордая, черноглазая дурманка-куколка, холит жрущую весну гадалки.
Расписало
Даже нынче не раз подгоняли эти весёлые мучеги и чтоб нельзя было сидеть на надлежном месте своим зевакам: всякий припадовал к глазам, на жопу учался на нынче телу на церковном в часы покаяния дьяка.
Этак із тою ж кіфлі – підивишся на дідонтья.
Но вернёмся к Пикассо. Он захотел поноситься по Клише больше всех, поэтому всякий день променят чтобы наш покерист поклёбал щипецкого казака, чтоб защернялса на одной мунёхе. Галадяпіскі-порежовій гренки я дурнювавса на экранце сонячному, что бросив все своё толкательное долахо.
Вывод
Таким образом, первое посещение Парижа для Пабло Пикассо было полным открытием и непредсказуемыми встречами. Его путешествие было исследованием не только искусства, но и жизни в целом. Все эти впечатления и встречи отразились в его дальнейшем творчестве и стали неотъемлемой частью его биографии.
Сельский Монмартр: уютная деревенька в сердце большого города
Сельский Монмартр, Холм, где Пикассо поселился с друзьями, выглядел деревенькой, нечаянно забытой посреди большого города. Общая площадь всего несколько гектаров, ограниченная с юга улицей Абесс, с севера улицей Коленкур, с востока улицей Клиньянкур, а с запада проспектом Жюно.
Одаренные художники
Территория, в общем-то, эфемерная по сравнению с просторами Монпарнаса, но она на протяжении почти десяти лет собирала здесь необычайно одаренных художников. Среди них были создатели фовизма, такие как Ван Донген, Дерен, Дюфи, Брак, Фриез, Камуэн, а также основатели кубизма, например Пикассо, Брак, Грис, Маркусси.
История и красота
Старое здание в неоклассическом стиле в конце улицы Жирардон, с белым фасадом и черепичной крышей, в 1900 году стояло на зеленой лужайке, обсаженной высокими деревьями. Сегодня оно продолжает радовать глаз, любовно оберегаемое и реставрируемое своими владельцами.
Уютные улочки и архитектура
Напротив этого здания, вдоль аллеи Бруйяр, скромные двухэтажные домики стоят за типично деревенскими заборами. Здесь и сейчас живут художники, а когда-то здесь жил Ренуар со своей семьей. Улица Ларошфуко, куда они перебрались, стала временным домом для будущего кинорежиссера Жана, сына Ренуара.
Курортная жизнь художников
Ветеран-импрессионист Ренуар всегда предпочитал Холм, его сельский уклад жизни соответствовал его представлениям о целебности бытия на природе. В то время, когда он рисовал Мулен де ла Галетт, Ренуар использовал чердак на улице Корто в доме Розимонда для хранения материалов.
Интересные факты
Некоторые другие знаменитые жители Холма включали в себя желчного Леона Блуа и художника Стейнлена с его любовницей-мулаткой и множеством кошек, которые служили ему моделями.
Заключение
Холм, несмотря на наличие уже возвышенного купола собора Сакре-Кёр, оставался настоящей деревней с узенькими улочками, ручеем, церковью, кладбищем и большим деревянным крестом на самой вершине. Старые исторические дома, обросшие деревьями, окружались садами и создавали уникальную атмосферу Холма.
Зимние уличные приключения на Холме Монмартре
Зимой на крутых улочках по склонам Холма начиналось членовредительство. В дни, когда снежная корка превращалась в лед, спуститься по Ивовой в кабаре Проворный кролик (тогда оно называлось Моя деревня, а ещё раньше — Кабаре убийц) значило проявить настоящий героизм.
Развлечения и торговля
Торговых лавочек было мало: булочник, бакалейщик-зеленщик и мясник предлагали основные продукты. Ещё табачные лавки, сапожник и угольщик под вывеской Вина и Угли, а также множество прачечных, словно перенесённых сюда с картины Дега, ждали посетителей.
Великие и простодушные
Мясники, кондитеры, колбасники, трактирщики, большинство из них были уроженцами Монмартра. Это были славные, простодушные люди, которые дружили со своими клиентами и делились со ними всеми трудностями жизни. Многие отпускали продукты в кредит на сумму до 20 франков.
Щедрые и незабываемые личности
Щедрый зеленщик Бернон с улицы Норвинс оставил свой след в памяти богемы как человек, спасший от голодной смерти два поколения живописцев. На его кухне всегда стоял котёл с овощным супом, куда можно было подойти с чёрного хода. Он обслуживал таких знаменитостей, как шансонье Гастон Куте и романист Пьер-Жак Орлан.
Мадам Ансо, бакалейщица с улицы Габриэль, имела постоянных посетителей в своем кафе, среди которых был и поэт Макс Жакоб. Он уважал мадам Ансо так же, как и других светских дам, для которых составлял гороскопы.
Жизнь в Монмартре
Магазинов было мало, зато число бистро росло не по дням, а по часам. Как и кабаре, куда по воскресным дням наведывались обыкновенные парижане, поднявшиеся на Холм подышать воздухом.
Бистро в Монмартре
Простенькие бистро, где пахло анисом, древесными опилками и кошками, были оборудованы одинаково бесхитростно. Например, бистро Водопой в Музее старого Монмартра имело оцинкованную стойку, кофеварку в фарфоровых плитках с цветочным рисунком, столики под мрамор, плетёные стулья с гнутыми спинками.
Меню и напитки
Украшением служили буфет с прилавком и разноцветные бутылки различных напитков, таких как пиво, гиньоле, распай, мандариновка, гренадин, мятный или лимонный сироп. Посетители заказывали убийственный абсент, бокал черносмородинной, ошеломительной мятной настойки или чарочку чёрного кальвадоса за четыре су.
Атмосфера и развлечения
Обстановка в бистро была убогая, но очень оживлённая. Особенно приятно было зимой отогреваться здесь в зеленоватом свете газовых рожков Ауэра. По вечерам хозяева заведений с бильярдом в дальнем углу зала писали мелом на доске перед входом: Жареная дичь.
Летние вечера и Парижская панорама
В хорошую погоду харчевни и маленькие бистро, окружённые садиками, предлагали своим посетителям укромные беседки, удобные для любовных свиданий. Другие клиенты предпочитали любоваться чарующей панорамой Парижа, его крышами, похожими на чешую, выплывающими из тумана.
Ароматы лета
Летом деревня Монмартр выглядела просто обворожительно. Из садов веяло запахом цветущих деревьев и кустарников — сирени, жасмина, глицинии, жимолости, смешивающимся с ароматом свежего сена.
Поля и Фермеры
Полями владели фермеры, которые не имели настоящих ферм того времени. На вечер, когда пастух пригонял с пастбища коров, хозяйки приходили сюда за тёплым жирным молоком.
Жители Монмартра
В 1900 году население этой деревни было связано с землёй: фермеры, сельскохозяйственные рабочие, садоводы, зеленщики. Также жили здесь рабочие заводов северного пригорода Парижа и муниципальные чиновники. Женщины обычно трудились на дому: делали украшения, вышивали, шили на заказ. Речь этого люда была смачной, пересыпанной жаргонными словечками.
Жизнь в Монмартре в конце XIX века
Днём улицы пустели, и тишину нарушали только бронзовые удары Савойярки, установленной лет пять назад. Иногда, в зависимости от дня и часа, они сопровождались певучими призывами уличных торговцев, которых Постав Шарпантье воспроизвёл в своей лирической опере Луиза, завершенной как раз в 1900 году.
Папаша Сонриэль, живший в Бато-Лавуар (им матери пугали своих детей), предлагал кресс-салат от источников; Фреде, приятель Пикассо, приглашал отведать устриц, нагружённых на ослика Лоло; Для вашего удовольствия, дамы! — взывала древняя старуха; Просо для ваших птичек!; Бочонки и бочки!; Ножи, точу ножи! — одним словом всё, как в Луизе.
Бедность и трудности
Живописная романтическая атмосфера не исключала беспросветной нищеты, царившей в домах. Статистика конца XIX века свидетельствует, что бедняков в XVIII округе было 7,5 %, в то время как в VIII округе — только 1,78 %.
Леон Фрапье в Женщинах пишет, как в районе Минмильмонтан, отличавшемся от Монмартра только тем, что там не селились ни писатели, ни художники, надомная работница строчила подплечники по 6 су за сотню. Сидя не разгибаясь по 10 часов, в день она зарабатывала 30 су, на которые ей предстояло жить с тремя детьми. Нищета, страшная нищета, без всякой надежды на помощь в случае болезни или потери работы.
По мере сил бедняки помогали друг другу, но это не приносило настоящего облегчения.
Пролетарский Монмартр
Наиболее тяжёлую работу делали сообща, женщины выручали друг друга, по очереди оставаясь с детьми или отправляясь за покупками. Пролетарский Монмартр располагался преимущественно на северном и восточном склонах Холма, по улицам Кюстин, Лаба и Рамей.
Анархисты и беспорядки
Среди этого люда, ведущего тяжёлую жизнь, селились и те, кто не ладил с законом, для кого главным было не попадаться на глаза, например, анархисты из газеты Либертэр, редакция которой располагалась на улице Орсель возле площади Равиньян. Местом их встречи служило кабаре Чёрт, которое держал уличный торговец рыбой Фреде и куда они попадали с чёрного входа.
Каждый вечер они собирались тут вокруг легендарного д’Акса, исполнителя сатирических куплетов и вообще любопытной личности.
Помощь анархистам
В помощи анархистам оказался заподозрен даже милейший Рауль Дюфи, фовист из Гавра, попавший в чёрный список. Доброжелательный, но весьма беспечный, Дюфи пустил в свою мастерскую в доме 12 по улице Корто некого Делькура, неплохого художника, но отъявленного анархиста.
Этот крикливый безумец буквально играл с огнём. Нисколько не заботясь о том, что может скомпрометировать своего хозяина, он устраивал шумные сходки, выкрикивал лозунги, клеймившие армию, полицию и всех буржуев вообще. Консьерж дома 11, который был ещё и осведомителем, поторопился сообщить в префектуру о происходящем у Дюфи.
Того вызвали на Кэ д’Орфевр и, не слушая объяснений, внесли в чёрный список наряду с другими анархистами, которых предполагалось арестовать в случае объявления мобилизации.
Дюфи не пришлось выставлять крамольного гостя за дверь, Делькур ушёл сам. Респектабельный журналист Жан де Боннефон, пришедший однажды купить картину, оказался в узком коридорчике, ведущем в комнату, как раз в тот момент, когда безумец-анархист собрался отчалить. Для жизни, — заявил он Дюфи на прощанье, — нужен простор.
Придавая атмосфере Монмартра домашний характер и уравновешивая беспокойство мятежной публики, Холм облюбовали и религиозные общины. Это тоже являлось своего рода дерзостью, если вспомнить, что именно на Монмартре в 1871 году началось народное восстание.
Впрочем, Монмартр — на латыни Гора мучеников — имеет давнюю религиозную традицию, основанную на культе святого Дени и казнённых вместе с ним его сподвижников Элетера и Рустика. Долгое время Холм являлся ленным владением могущественного аббатства, однако к началу века от аббатства не осталось ничего, кроме церковной школы для девушек, расположившейся в здании Фоли Сандрен, где в середине XIX века помещалась первая больница доктора Бланша, в которой лечился Жерар де Нерваль. В наши дни в этом основательно перестроенном здании находится резиденция крупной компании.
Религиозные общины на Холме
У подножия Холма, возле часовни, построенной на месте мученической смерти святого Дени, в доме 9 по улице Антуанет обосновались сестры общины Искупления. А от той часовни, где в 1534 году Игнатий Лойола произносил свои проповеди, не осталось и следа.
Любопытно, что строительство собора Сакре-Кёр в 1900 году, как раз в то время, когда сюда приехал Пикассо, совершенно не изменило привычного ритма монмартрской жизни. Жители не оказывали никакого внимания творению архитектора Абади и продолжали посещать старую приходскую церквушку Сен-Пьер.
А паломники со всех уголков Франции, приезжавшие к собору Сакре-Кёр со своими кюре, предпочитали не углубляться в улицы этой деревни, изобилующей кабаре и прочими развлекательными заведениями, которые придавали ей весьма двусмысленный вид.
Гостиницы и лавки для паломников
Для паломников на улице Шевалье-де-ла-Бар построили гостиницы и лавки, торгующие предметами культа, что тоже не лишено мрачного юмора: этот шевалье был предан смерти на костре за то, что не снял головной убор, когда мимо него несли Святые Дары. Только на этой улице и можно было увидеть монашеские клобуки и сутаны.
О хулиганах Монмартра
О хулиганах Монмартра говорили все и столько, что они стали частью легенды Холма.
На самом деле в начале века их было не так уж и много, лишь субботними вечерами они поднимались по улицам Шато Руж и Гут д’Ор и распевали в кабаках неприличные песни.
Пикантные картинки жизни Монмартра, нарисованные Доржелесом и Карко, явно карикатурны. Если верить их воспоминаниям, хулиганы решали здесь свои споры при помощи ножа, а прохожих на узких улочках просто душили.
Девиц лёгкого поведения жестоко наказывали сутенёры, а в сомнительных кабачках стреляли не меньше, чем в вестернах. Горе приличным буржуа, осмелившимся смешаться с хулиганьем Холма!
Но это не более чем карикатура в духе любителей сенсаций. Даже если предположить, что такой Монмартр когда-то существовал, эти господа не могли его видеть.
В 1900 году и Доржелесу, и Карко было не больше чем четырнадцать лет, да и жили они далеко от Парижа! Все эти истории им порассказали местные жители.
Очень сомнительны и те их свидетельства, в которых они пытаются представить непонятыми гениями некоторых горемык от искусства, возвышенным слогом повествуя о любовных романах между этими нищенствующими джентльменами и швеями-надомницами.
Это — явные небылицы, от чтения которых испытываешь то досаду, то желание громко рассмеяться.
Преступность на Монмартре
Повторяю, я не хочу сказать, что на Монмартре вовсе не было преступности, её здесь было не больше, чем в других кварталах, населённых простым людом.
Возмутителями спокойствия оказывались, как правило, пьяницы, и они получали по заслугам. Порой стычки заканчивались трагично, тем более что за порядок на Холме отвечали всего два полицейских, приписанных к участку на площади Тертр.
Они умудрялись появляться тогда, когда драка уже заканчивалась. Главным задирой слыл двадцатилетний сын Сюзанны Валадон, неизлечимый алкоголик.
Он не оказывал сопротивления, и его то и дело приводили в участок на улице Ламбер. Хорошенько отдубасив, жандармы отпускали парня на свободу, заставляя, однако, расплатиться какой-нибудь гуашью или акварелью. Они предусмотрительно держали в шкафу бумагу, кисть и краски, так что постепенно у них собирались неплохие коллекции.
Роль участка на улице Турлак
Другой участок на улице Турлак сыграл свою роль в истории современного искусства.
Однажды, в 1911 году, сюда приволокли беднягу Хуана Гриса, приняв его за опасного и наводившего страх преступника Гарнье из банды Бонно.
Своим освобождением Грис обязан Дерену, жившему неподалеку и подтвердившему его личность.
Жизнь на Холме
По вечерам, когда после девятичасового трудового дня рабочие и служащие возвращались домой, на Холме царило оживление.
Как и в любой деревне, в это время на площади Тертр появлялись стайки хохочущих девочек, заглядывающихся на парней в парусиновых башмаках.
Те напускали на себя независимый вид.
Площадь Пьера Бенуа
По поводу названия этой площади Пьер Бенуа выдвигал правдоподобное, но весьма спорное объяснение. Он считал, что она названа так в честь капитана Дютертра, прославившегося во время колониальных войн в Африке. Но эта площадь существовала уже в Средние века, причём под тем же именем.
Жизнь деревни
Оборвём наше пространное отступление и вернёмся к жизни деревни, целиком определявшейся сменой времен года.
Зима
Зимой, едва зажигали фонари, все собирались возле печек. Керосиновые фонари рано или поздно сменяли газовые рожки. Но на улице Орьянт такой фонарь зажигали ещё в 1914 году.
С восьми часов вечера воцарялась тишина, нарушавшаяся только в полночь, когда закрывались Проворный кролик и другие заведения и горлопаны по дороге домой какое-то время распевали на улицах воинственные песни. Потом до самого утра становилось тихо. Ночной Холм не располагал к попойкам, тёмные улицы и окна домов навевали тоску даже на самых буйных. Порой порыв примчавшегося из долины ветра задувал зыбкое пламя единственного фонаря, и весь квартал погружался в устрашающий мрак.
Весна и лето
Весной и летом всё менялось, светлые вечера манили на прогулку. Жильцы немногих многоквартирных домов располагались побеседовать прямо на проезжей части улицы.
Машин здесь ещё не было, а чтобы сесть на фиакр или трамвайчик, который тянули лошади от Батиньоль к Пантеону, от Вилетт к Этуаль или от площади Пигаль к проспекту Анри Мартена, надо было спуститься с Холма.
Выносили стулья, шезлонги и потягивали пиво или лимонад из соседнего бистро. Привалившись к стене, мужчины раскуривали трубки. Парни, рассевшиеся на ступенях бегущих вниз по склону лестниц, бросали грубоватые реплики по поводу худеньких девочек, проходивших с независимым видом и украдкой поглядывавших в их сторону.
Детишки, будущие модели Ф. Пулбо, который уже жил на Холме, играли в классики или кошки-мышки, оглашая весенний воздух своим щебетом. В такие вечера харчевни едва успевали обслуживать клиентов и по улице гулко разносились удары бильярдных шаров.
Сельский праздник
Монмартр предавался своим радостям не только по субботам и воскресеньям. Случались ещё и праздники. Совсем скромные. Плясали на Мулен де ла Галетт, но это уже мало напоминало деревенский бал, изображённый Ренуаром на четверть века ранее.
Мельница Блют Фен всё так же вздымала над Холмом свои крылья, но танцевальная зала была коренным образом переделана.
Сюда приходили молодые рабочие, ремесленники и клерки в надежде подцепить девушек лёгкого поведения, почти профессионалок.
Заглядывали и художники. Отлично вальсировавший Брак пользовался у партнёрш бешеным успехом, зато Пикассо, Вламинк и Дерен не танцевали. Они появлялись тут лишь затем, чтобы обрести творческое настроение.
Новый праздник на бульварах Монмартра
Настоящий праздник разворачивался не на Холме, а у его подножия — на бульварах Рошешуар и Клиши, на площади Пигаль. Здесь на какой-нибудь сотне квадратных метров располагалось множество баров, пивнушек, кабаре, танцевальных залов, театров и даже цирк Медрано, сыгравший немалую роль в жизни художников Монмартра.
Развлечения в Монмартре
В те годы названия на фасадах увеселительных заведений стали светящимися:
- Табарен
- Монико
- Ра мор
- Руайяль-Супе
- Мирлитон
- Мулен Руж
Бордели и гостиницы
Между вершиной и подножием Монмартра находились горячие улицы, принимавшие клиентов отовсюду. Причём не только мужского пола. Улицы Кусто и Стейнкерк славились дешёвыми гостиницами и борделями всего по три франка за удовольствие.
Образ жизни художников
Образ жизни художников отличался от образа жизни прочих обитателей Монмартра. Они работали только при дневном свете, собирались в бистро с аккуратными занавесочками в красную клетку после работы и посещали развлекательные заведения. Художники предпочитали кабаре Проворный кролик или кафе Бускара на площади Тертр.
Бедность и радость
Большинство художников на Монмартре жили в нищете. Некоторые не имели и 90 сантимов на день, чтобы заплатить за еду. Однако, даже в таких условиях, они находили красоту в жизни.
Бордель Серый попугай
Один из таких домов под номером 2 по улице Стейнкерк закрылся незадолго до того, как Пикассо, прилежный посетитель заведений подобного рода, появился на Монмартре.
Рауль Поншон вот как описал славившийся на весь Париж бордель Серый попугай:
Серый попугай весь в пурпуре и золоте,
Последнее пристанище болтать о том о сём,
Хозяйка возле двери
Манит: Красавчик-блондин, пожалте в салон,
Все дамы загляденье,
А обхожденье — просто бон-тон.
Художники и их жизнь в середине XX века
Эти двадцатилетние бродяги жили, словно лисы, которые, поймав курицу, обжираются до полусмерти, а потом, если не ладится охота, по две недели постятся. Тогда варили бобы, жарили картошку, ели дешёвую колбасу — наступали разгрузочные дни. Фернанда Оливье, Прекрасная Фернанда Бато-Лавуар в своих чарующих воспоминаниях — только их Пикассо считал достойными доверия — рассказывала, как её ворюга-кот в такие постные дни приносил на завтрак ей и её молодому любовнику кровяную колбасу, которой разживался у соседа. В иные дни девушка заказывала себе обед у кондитера-трактирщика с улицы Абесс. И когда посыльный приносил заказ на дом, она, не открывая двери, кричала, что ещё не одета, а корзину можно оставить у двери, она потом придёт и заплатит!
Кафе и долги художников
Вместе с ней Пикассо, если верить Ван Донгену, по утрам совершал набеги на дома обеспеченных буржуа в надежде утащить бутылку молока и круассаны, поставленные разносчиками у дверей. На худой конец — что случалось довольно часто — они питались в долг у владельца ресторана.
Многие кафе охотно открывали художникам кредит, например, Дружок Эмиль, Матушка Катерина, Дети Холма, Шале, последнее содержала Адель, о которой мы ещё расскажем.
Эта привычка разорила многих, долги достигали колоссальных размеров, и вернуть их художники оказывались не в силах.